Posted on Monday, November 09, 2020
 Так близко к небесам

- А у тебя бывало в горах на грани, когда не знаешь?.. - спрашивает мой товарищ, судя по всему, не очень знакомый с альпинизмом, хотя, я уверен, ему, кавалеру ордена «За личное мужество», в жизни самому приходилось бывать на грани.
Человеку, непосредственно не занимающемуся горовосхождениями, многое, особенно опасности, представляется сильно преувеличенным. Опасностей, действительно, хватает. Однако, при ближайшем рассмотрении, всё менее героически и более буднично.
Мне сразу вспомнился рассказ Юрия Визбора про юную корреспондентку одной комсомольской газеты, приехавшую на буровую писать о доблестных нефтяниках. Её первые  вопросы были про пожары и несчастные случаи. «Бог миловал», - сказал тогда Юрий Иосифович. То же самое подумал и я.
- Хотя, нет, - говорю, – один случай, пожалуй, всё же имел место.
- Расскажи! – просит он.
- Да долго рассказывать! Давай я лучше напишу и дам тебе почитать!
- Договорились! Жду!
-Ну вот! Выполняю обещанное!                     
   Когда-то говорил друзьям, что все свои восхождения помню. Теперь понимаю, что горячился. В повседневной жизни не часто пользуешься этим багажом, вот и оседает всё и как-то трамбуется в памяти. Но это восхождение помню очень хорошо. Правда, чтоб уточнить  дату (1981) ,  пришлось заглянуть в книжку альпиниста  - это что-то вроде студенческой  зачётки, где тоже прописаны все твои «вершины». Горная же вершина  «50 лет Узбекистана», о которой пойдёт речь, упоминается у меня трижды. Полез в Сеть в надежде найти  её фотографию  - не удалось! Придётся память напрягать.
     Итак, это довольно суровая скальная стена красивым правильным треугольником. И только вершинная часть, покрытая снежной шапкой,  становится более пологой. Гора манит, как это часто бывает, своей красотой и неприступностью. И возникает какая-то тайная связь между тобой и Вершиной! Об этом знают только Она и ты. Возможно Она и не знает, и это только твоя фантазия, но спросить не у кого, и приходится ориентироваться на собственное чувство.
      Прежде чем выйти на маршрут, мы знакомимся с его описанием. Там же обозначены места возможных ночёвок и варианты спуска. На вершину «50 лет Узбекистана» проложено три пути подъема.
      Ребро-гребень справа – маршрут 4Б к.т. (В советском альпинизме всем маршрутам присваивалась соответствующая категория трудности:  самая легкая - 1А к.т., самая сложная - 6 к.т.) По правой части стены с заходом по косой снежной полке – 5А к.т. По центру стены – 5Б к.т., даже, по - моему, бывшая 6 к.т.  Так бывает, что сложные маршруты из-за большой посещаемости их альпинистами  иногда разжалуют до более низкой категории.
       Восхождение по маршруту 4Б к.т. совершили четвёркой. Запомнилась почему-то ночь в палатке на горе и безуспешные попытки разжечь примус. Спички отсырели. Их предварительное шарканье по волосам ни к чему не привело. Не горели. И когда мы уже отчаялись испить горячий чай, я вспомнил, что в кармане моей рубашки - спичка, приспособленная под зубочистку, с целой головкой! «Ну, всё, - говорю, - мужики, последняя попытка!» Тру головку о ещё густые в то время волосы, чиркаю – горит! Чай попили.
        Следующий  маршрут  5А к.т. по правой части стены  мы прошли с  Олегом,  моим другом с  самых первых занятий альпинизмом.
       Тут придётся отвлечься и сказать о нем пару слов. Начинаю подозревать, что эти отвлечения могут предполагаемый короткий рассказ развернуть до повести, а то и романа со скромным названием «Моя жизнь в альпинизме». И все же несколько слов сказать необходимо для  понимания дальнейшего.
        За два года до описываемых событий мы  представляли команду Краснознамённого Одесского ВО на чемпионате ВС СССР по альпинизму. При тренировочном восхождении по маршруту 3Б к.т. на вершину Кумурзанх в районе Ванча   уже на спуске попали под камнепад.  И Олежеку  - так звали  его в нашей альпинистской компании -  раздробило голень левой ноги.    Нам пришлось оказывать  первую помощь и спускать его вниз (благо, нас было восемь человек). И всё же засветло мы до лагеря не добрались. Поймали холодную ночёвку: палаток и спальных мешков с собой не было, поскольку планировали вернуться к обеду. Уснуть нам в ту ночь не удалось. Утром дождались спасотряд с носилками... но это отдельная история. Может, я когда-нибудь расскажу, как мы его доставили сначала в базовый лагерь, потом в посёлок Ванч, как вызвали санавиацию и отвезли в Душанбе, в больницу, как потом он лечился дома и  восстанавливался.
        Несмотря на полученную серьёзную травму, он  продолжал заниматься альпинизмом.  И в этом летнем сезоне это было не первое его восхождение. Оно ему, как и мне, запомнилось надолго.  Мои наброски данного повествования, показанные Олежеку, обросли  с его помощью интересными подробностями.  И  я просто вынужден дать ему слово:
      «Мы подошли к месту ночёвки к вечеру и поставили палатку. Ты решил отнести к началу маршрута «железо»:  крючья, карабины и верёвки, чтобы на следующий день, рано утром, налегке подойти к стене и начать восхождение.
      Я остался у палатки. Было тепло и тихо, просто благодать. Закатное  солнце ещё согревало наш южный склон. Желая ощутить тепло его последних лучей, я разделся догола  и в  одних лишь галошах отправился к  леднику,  где было озерко,  с чистой, прозрачной,   морского цвета водой. Озеро, с плавающей в нём льдиной,  было небольшое, примерно двадцать – двадцать пять метров в диаметре. Спуститься  к нему и подойти к воде не удалось, поскольку берега были очень круты и обнажали чистый лед.  Я решил вернуться к палатке, взять ледобур, чтобы  затем ввернуть его в лёд, закрепить верёвку, спуститься по ней к озеру  и зачерпнуть манеркой - алюминиевой посудиной из-под примуса, похожей на котелок,- долгожданной воды.
      Воду добыл без приключений и собирался уже отнести её  к нашему пристанищу, как мой взгляд вновь остановился на льдине... Меня осенила мысль организовать научную станцию Северный Полюс  и стать первым дрейфующим молдованом! Я начал незамедлительно воплощать эту гениальную идею в действительность!
        Я отнёс воду к палатке, прихватил ещё один  ледобур и завернул его с другой стороны озера, через которое натянул  верёвку на полутораметровой высоте над поверхностью  воды.  Недолго думая и отметая все сомнения, я ступил на льдину, и ... Она   мгновенно выскользнула из-под меня, и я очутился с головой в ледяной воде. Вынырнув  практически рядом с берегом, я  не смог дотянуться до  верёвки и еще раз ушёл под воду. Вновь вынырнул, попытался еще раз за неё уцепиться  -  получилось.  Думал: спасён! Но при попытке выбраться на ледовый берег ноги скользили - пришлось лечь всем телом на лед и на руках подтянуться на верёвке до ледобура.
        Первое, что пришло на ум, когда я всё же  добрался до берега, - вроде бы живой, хотя  утонуть на восхождении – это была бы очень большая привилегия, которая в истории альпинизма ещё ни разу не реализовалась. Второе, что я заметил, став на ноги, - это отсутствие первичных половых мужских признаков! 
       После «дрейфа» на льдине,  дрожа от холода, я еле добрался до палатки и улёгся на  сыпуху - приятно горячую россыпь мелких камней. А тут и ты подошёл.»

       Так как  всё это происходило в моё отсутствие, мне, да и вам, придётся поверить рассказчику.  Так или иначе, байка уже была готова. Первыми её могли  услышать наблюдатели. (Восхождение в двойке проходило при наблюдении не менее двух альпинистов с такой же или выше квалификацией.) Но они должны были подойти только утром, лишая тем самым Олежека радости поведать свежеиспечённую историю дрейфующей станции  с первым молдованом!  Однако то, что они увидели, наблюдая за нами во время нашего  восхождения, думаю, надолго врезалось  им в  память. Скучать  уж точно  не пришлось!
       Мы с Олежеком вышли  затемно и, направляясь к началу маршрута, видели сверху, как наблюдатели подошли к палатке. С этого пункта они должны были  следить за нашим продвижением по стене и, в случае аварийной ситуации,  сообщить в базовый лагерь и выйти к нам на помощь.
       На месте  моей заброски мы надели снаряжение, связались друг с другом верёвкой и начали восхождение. Без особого труда поднялись к снежной полке и по ней  с попеременной страховкой добрались почти до середины маршрута.
       Перед нами - отвесный кусок стены метров двадцать пять с камином, ярко выраженным внутренним углом, как будто сложенным из отдельных камней, которые по виду вполне могут оказаться не монолитом. Такие камни мы называем «живыми». Если их при прохождении неправильно нагрузить, они могут вырваться и полететь  вниз.
       В довершение предполагаемого удовольствия от  преодоления  этого непростого  участка,    сверху  по стене течет ручеёк, превращаясь в бодрящий холодный  душ. Коварство воды ощущаешь на себе не только  быстро  зябнущим телом. Мокрые скалы к тому же сводят на нет возможность использовать трение галош о стену.
       Я успешно прошел первым эту часть  маршрута, ничего не уронив на Олежека, и вышел направо, на покрытую  снегом полочку.  Её трёхметровая длина,  ширина в полметра  и ровная поверхность – удобное место для организации станции страховки. Забиваю крючья и, сблокировав их, пропускаю  верёвку в карабин – готово. Кричу: «Олежек! Страховка готова, пошел!» В ответ: «Херовато! Я привяжу рюкзак,  потом вытащишь его по перильной веревке». Снова кричу: «Хорошо! Давай!»  И он пошёл… Вот он, мокрый, скрюченный: замерз.  
     Тут надо пояснить, что нормальных горных ботинок у нас тогда ещё не было. Но Памиро-Алай, где проходили события, достаточно теплый, по альпинистским меркам, район, и мы приноровились ходить в горы  в рабочих кирзовых ботинках с кодовым названием «баканчи». Цепляли на них кошки в случае необходимости, а стенные скальные участки проходили в азиатских остроносых галошах, которые можно было купить только в Средней Азии. Сцепление их со скалами было отличное, поэтому и ценились они среди альпинистов. Именно в таких галошах я и прошел камин. Так что по снегу и льду шли в ботинках с кошками - перед скалами переобувались. Выходя со скал на другой рельеф,  надевали ботинки. Это было  отличительной чертой нашего снаряжения.
       Олежек проходит в галошах дальше по узкой полочке со снегом. Пора надевать ботинки. Я начинаю выбирать веревку с рюкзаком. Веревка застревает. Я дёргаю, ещё раз... И вдруг верёвка идёт  свободно вверх, а рюкзак - свободно вниз!
- Ты как привязал рюкзак, Олежек?!..
     Дальше ненормативная лексика.
- Саня, давай скорей, всё потом!
      Наблюдатели видели полёт рюкзака, а через несколько  столкновений его со скалами  - и самостоятельный полёт содержимого: ботинки, кошки, пуховка! Это же ситуация близкая к аварийной! Вижу: кореш замерзает, а переодеться и утеплиться нечем!   
       Олежек остаётся на готовом пункте страховки и выпускает вперёд меня.
От полочки, где мы стоим, идёт вправо крутая стена - монолит с горизонтальной трещиной на уровне полочки,  так что её нижняя часть выступает  лишь на пару сантиметров.  Эта полочка-трещина подходит к крутому ледовому желобу метра три шириной, по которому с некоторой периодичностью сверху соскальзывают лавинки.  А дальше - снег  предвершинной  шапки. Причем, вся эта часть стены уже освещается солнцем. Это, с одной стороны, хорошо: Олежек не так мерзнет, но, с другой, -  плохо: снег подтаивает  и скатывается по желобу, что, в общем-то, не радует! Думаю: осталось добраться до снега, а  там  - вертикально в лоб наверх, чтоб не подрезать снежный склон,-  и выход на вершину.
      Я надел ботинки и кошки.  Олежек же стоит на снегу в галошах. Свои я повесил ему на шею и пошёл. Отошёл метров на двадцать –двадцать пять  и забил в стену скальный крюк. Значит, у меня ещё хода пятнадцать-двадцать  метров. Дождался очередного «скорого поезда» просквозившего вниз снега (до следующего есть пара минут!) и осторожно перебрался на другую сторону ледового желоба, на снег. Ну, думаю, всё! Не тут-то было. Как только я ступил на снег, он тут же из-под меня  сорвался вниз. Склон очень крутой, стою на кошках на льду, и снег по грудь. Все попытки как-то примять его и организовать ступени ни к чему не приводят. Делаю шаг, и снег из-под меня снова срывается вниз. Стою на цырлах, то есть на честном слове! Ещё пара шагов – всё то же самое – за мной траншея. И пока кошки не доберутся до льда – никакой опоры!  Понимаю, что вся эта снежная шапка сейчас дружно уйдёт вниз вместе с нами. Олежек кричит: «Верёвка вся!»  Думаю: «Куда ему идти?! В галошах по льду и снегу! Никакой страховки!». В надежде, что мне удастся чуть подобраться выше и закрепиться, кричу: «Навязывай вторую!» Продолжаю рыть траншею. Но сейчас узел, связывающий две верёвки, подойдет к крюку на стене и всё!.. Через карабин  он не пройдет! И узел подходит... Я  не могу сделать ни шагу... Всё! Приплыли! То есть полный!.. Олег уже не может сдвинуться в галошах – замерз. Я не могу – узел у крюка! Как только Олег уйдёт со станции страховки, мы будем на одном крюке – снег поедет, и крюк не удержит нас двоих с огромной массой мокрого снега!..И вдруг, о Боже!  Слышу вверху, за перегибом, голоса! Вспоминаю: по маршруту 4Б к.т. шла группа – это они! И тогда в нарушение альпинистской этики, хотя, какая, к черту, этика, когда мы с Олежеком в такой … , я кричу: «Мужики! Мужики!» И вдруг из-за верхней кромки снега  появляется удивлённая рожа! Я так небрежно:
- Мужик! Брось веревочку, тут немного херовато!
- Сейчас!
Оценил обстановку – бросает! Конец веревки ложится в метре от меня!  Парень смотрит на меня в ожидании:  мол, бери!  Я ему:
- Не могу сдвинуться!
- Что, совсем?!
- Совсем!
Он выбирает верёвку и бросает еще раз –  я поймал. В ту же секунду навязал проводник, щёлкнул в грудной карабин и понял, что выжили! Кричу: «Олежек, вперед!» Выбираю его! Он проходит мимо меня и по верёвке поднимается дальше. Когда он выходит наверх, выбирают меня! Спасены! Вершина!
Уж очень наших спасителей  повеселила обувь моего напарника! Когда они рассмотрели, что Олежек по полутораметровому мокрому снегу передвигается в галошах,  и с недоумением спросили его про сменку, он, хитро улыбаясь, показал на мои галоши, болтающиеся у него на груди.
            Прославились мы тогда с Олежеком на весь горный район! Но об этом расскажет он сам:
      «Я проходил в галошах  по полочке, придерживаясь за стену, по которой струйками текла вода.  Как только ладони касались стены, она затекала в рукав и   обжигала холодом  моё и так вконец замерзшее тело. А далее стекала  вниз по ногам и  мерзко  хлюпала в галошах. 
        Как только я выбрался наверх,  ребята, которые нам помогли, были удивлены тому, в какой обуви я шёл по грудь в снегу.  Об этом они сообщили по КВ-рации в свой базовый лагерь. Сообщение каким-то образом   дошло и до Кавказа, до альплагеря «Узункол», где начальником спасательного отряда был одессит Александр Пархоменко, наш очень хороший товарищ. Мы вместе с ним начинали заниматься альпинизмом и прошли много интересных и сложных маршрутов.  На утреннем построении лагеря перед всем личным составом, в числе которого было много знакомых нам участников из Молдавии, он с присущим ему юмором  доложил: «Ваши молдоване успешно совершили восхождение,  сделав 50-летнюю узбечку по снежному маршруту в галошах!» 
       Уж и не знаю, были ли мы с Олежеком еще когда-нибудь так близко к «небесам». Пару раз на пике Коммунизма, а это около семи с половиной тысяч метров, я чувствовал себя гораздо увереннее. Тогда же на вершине  «50 лет Узбекистана», по 5А к.т., мы были очень близко! Может, и раньше, и потом бывали, но не случилось... И не только мы, это и так понятно, но и другие об этом не узнали.
       На следующий год мы в двойке с моим другом прошли эту стену по центру, по маршруту 5Б к.т., в абсолютно штатном режиме. Помню только ключевой участок, с которым справились легко.
                 Не всем так повезло, как нам с Олежеком. Александр Пархоменко с двумя альпинистами, тоже одесситами и нашими друзьями, в 1994 году погиб в Каракоруме при восхождении на вторую по высоте горную вершину Земли и самый северный восьмитысячник мира – Чогори.
       Может быть,  эта история давно просилась на бумагу, но тут возник импульс - вопрос моего приятеля, подтолкнувший меня к её написанию.
      В моей книге  «Едва коснутся пальцы струн», на странице 14, есть фотография совсем ещё молодых  участников этих событий.